Рука Реймонда лежала на правом плече Долли, но ничто не могло помешать ее левой руке. Она взлетела вверх и опустилась на щеку Глэдис, и Долли даже не успела сообразить, что она делает. Пощечина произвела на присутствующих действие разорвавшейся бомбы. Все оторопели. Казалось, воздух звенел от ненависти, справедливой ненависти, а потом полились слова, полные сердечной боли.
— Моя сестра умерла. А вы… — Взгляд Долли остановился на женщине, которая так бессовестно, так грубо оскорбила сестру и ее саму, затем коснулся каждого из сидящих за столом… — Вы все…
Она оттолкнула Реймонда. Она хотела остаться одна. Совершенно одна.
— Вы были рядом с моей сестрой, чего я была лишена почти всю свою жизнь. И кто из вас выслушал ее? Кто из вас позаботился о ней? Кто хотя бы заметил, что ей плохо? Кто предложил ей помощь? — Слезы хлынули из глаз Долли. — Она умерла. И теперь я никогда не узнаю ее. И все, что вы можете делать, это спорить, кто виноват!
Сквозь слезы она смутно видела Глэдис, потирающую щеку, и не испытала сожаления… никакого сожаления. Что значит одна пощечина по сравнению с тысячью мелких незаметных укусов?
Она повернулась к ним спиной, стремясь поскорее уйти, чтобы не видеть эти лица.
— Долли… — послышался глубокий бархатный баритон, и Реймонд протянул к ней руки.
Ее сердце сжалось, но она покачала головой.
— Ты должен был сначала сказать мне… Ты использовал меня.
Эдит поднялась.
— День откровений, — сказала она тяжело, как будто это все утомило ее.
Мне больше не о чем говорить с ними. С этой мыслью Долли бросилась прочь из столовой, минуя семейный салон, вверх по лестнице, в полумрак коридоров. Она точно не знала, как пройти в ее комнату, вернее в комнату Клод. Но какой-то внутренний инстинкт безошибочно вел ее. Она держалась за перила, ноги не слушались ее… Наконец она нашла нужную дверь и, открыв ее, оказалась в спасительном замкнутом пространстве.
К чему вся эта роскошь вокруг? Какое утешение находила Клод в свои одинокие часы, которые ей суждено было проводить здесь? Как часто смотрела она на свое отражение в зеркале, что стояло на туалетном столе, и разговаривала сама с собой о той глубокой тоске по своей потерянной половине… Дороти… Дороти…
Воображение рисовало настолько живую картину, болью отзываясь в сердце, что Долли машинально подошла к зеркалу и уставилась на свое отражение. Слезы высохли, дав выход новой волне эмоций. Любовь и горькое чувство потери заполнили ее душу.
Прости! Прости, что опоздала! Я не буду плакать и сделаю для тебя все! Все, что смогу… Я сильная, я справлюсь! Я сделаю все, Клод. Я потребую уважения для нас обоих.
Глэдис не удастся помешать мне остаться здесь с твоими детьми. Я останусь и сделаю для них все, что в моих силах.
И если потребуется бороться за это право, я готова. Я не боюсь никого, даже Эдит…
Мэриан никогда не получит Реймонда. Подумать только, лучшая подруга Глэдис! Нет, я никогда не позволю им победить тебя!
А что касается Реймонда…
Ясное осознание собственной правоты вдруг перешло в болезненную нерешительность.
Почему он заставил меня пережить все это? Это хорошо или плохо?
Стук в дверь прервал водоворот мыслей и чувств. Кому еще потребовалось беспокоить ее? Ах, Боже мой, неужели непонятно, что она не хочет видеть никого, не желает разговаривать ни с кем, тем более не собирается извиняться за свое поведение. Пусть думают, что хотят, и говорят, что хотят, ей все равно! Но слышать она этого не желает!
Дверь открылась.
Реймонд вошел в комнату.
Она резко повернулась и, преодолевая внутренний страх от его появления, бросила с вызовом:
— Я не приглашала тебя.
— Я сомневался, нашла ли ты дорогу, — мирно произнес он.
— Как видишь, нашла.
Он молча захлопнул дверь за своей спиной.
— Мне позвонили по поводу автомобиля, когда я уже собирался спуститься вниз. Я хотел рассказать тебе сразу после ужина. Извини, что не сделал этого. Глэдис спровоцировала меня…
— Это соответствовало твоей цели. — Долли пожала плечами.
— Я не ожидал, что дойдет до прямой атаки.
— Ты знаешь, не очень-то приятно ощущать себя мишенью. Я тоже способна постоять за себя.
— Не думаю, чтобы у кого-то остались сомнения на этот счет, Долли, — сказал он мягко. — Твоя внутренняя сила невероятна.
Румянец смущения окрасил ее щеки. Она зашла слишком далеко?
— Вы вынудили меня. Вы все! — с болью в голосе воскликнула она.
— Нет, не все, — мягко поправил ее Рей. — Жак всегда прекрасно относился к Клод, хотя в последнее время они редко виделись. Он ухаживал за Люсиль, а она едва знала Клод. Они женаты всего немногим больше года.
— Значит, я была к ним несправедлива. — Она прикрыла глаза и покачала головой, ругая себя за свою опрометчивость.
— Ничего, они все понимают.
— Чтобы я кому-то давала пощечину! Такого не было в моей жизни ни разу, — бросила она ему, в ужасе от той перемены, что произошла с ней. — Что вы за люди?
— Мы оба оскорбили твое чувство собственного достоинства, Долли, и это оскорбление перекинулось и на Клод. Ты сделала, что должна была сделать, защищая себя и свою сестру.
Перекинулось на Клод…
Она задрожала. Он так хорошо понимает ее? Так хорошо?
Внезапно он оказался позади нее. Его руки мягко гладили ее обнаженные плечи. От его прикосновений тепло разливалось по ее телу, тысячи электрических разрядов заставляли кровь бежать быстрее, а сама она становилась податливой и невесомой… Отчаянно защищаясь, она вцепилась в крохотную вечернюю сумочку, которую прижимала к груди, словно маленький щит.